Встреча с духом:

Я села писать эту статью с большим энтузиазмом. Я повернулась к компьютеру и пока я ждала, когда он загрузится, мой разум забежал вперед, и статья закончилась прежде, чем появилась за­ставка на компьютере. Я впала в депрессию от одной мысли о том, что надо начинать статью за­ново, когда я уже видела ее конец. Я смотрела на пустой экран и чувствовала, что мои усилия бесплодны. С чего начать? Мой энтузиазм превратился в безнадежность, пока загружался компь­ютер. Я посмотрела в окно, и, как только я отвернулась от экрана компьютера, мои мысли снова начали работать. И снова посыпались идеи, живые и воодушевляющие. Но когда я повернулась обратно к пустому экрану, все исчезло. До того как заметила это, я кликнула на программу Соли­тер и за две минуты сыграла пять раз. В моем уме кружились идеи, пока я бессмысленно кликала на иконки и таскала их по экрану. Кликнуть, тащить, кликнуть два раза. Я писала статью в уме, в то время как другая моя часть отвлекалась на повторяющиеся, убаюкивающие движения компьютер­ной мышки.

Я чувствую себя как все зависимые. Это не обязательно Солитер, это могут быть алкоголь, табак, марихуана, секс, шоппинг или еще какое-то вещество, или поведение. Я чувствую себя как зави­симые, потому что попала в паутину непреодолимого, неосознанного и повторяющегося поведе­ния. Процесс написания чего-либо подводит меня к краю, он бросает мне вызов – верить в свои идеи и сражаться с неверием в свои силы и чувством незащищенности. Процесс написания озна­чает встречу со сторожевыми собаками у ворот, преодоление разнообразных отвлекающих эмо­ций, которые мешают мне сделать что-то новое, трудное, то, что находится за границей моей при­вычной известной идентичности. И здесь, на краю, я ухожу от трудностей. Солитер или взгляд в окно позволяют мне «в некотором роде» удовлетворить мою цель, стоящую за написанием, но только в моих мыслях, а не на бумаге.

То, что я называю свое поведение на краю зависимостью, подчеркивает определенную динамику хронического долгосрочного края. В этой статье я исследую, как края, особенно долговременные, связаны с жизненным мифом и похожи на зависимости. Верно и обратное – мы можем предполо­жить, что зависимости связаны с долгосрочными краями. В то время как процессуальная теория рассматривает зависимости как указатели на измененные состояния сознания, я хотела бы доба­вить взгляд на зависимости как на хронические, долгосрочные края, связанные с нашим жизнен­ным мифом. Зависимости противостоят, бросают вызов внедрению нового аспекта в нашу иден­тичность или проживанию жизненного сна или амбиций; мы подходим к краю, к пределам нашей известной, удобной идентичности. На этом краю мы развиваем некое ритуальное поведение или паттерны, неважно, употребляем мы что-то или нет.

Хронический край вертится вокруг жизненного мифа. Жизненный миф представляет собой нашу сущность позади нашей социальной роли. Это архитипическая идентичность, сила, креативность или энергия, представленная нашими снами, опытом тела и трансперсональным опытом. Эту ар­хитипическую природу трудно определить по многим причинам, в первую очередь, потому что наши идентичности зачастую обусловлены и навязаны социальными нормами и консенсусной ре­альностью. Также наше сопротивление или края противостоят этим отвергаемым процессам, они организованы вокруг трудных опытов, болезненных событий и травм. По какой-то причине, гораздо проще избегать проживания нашей истинной природы. В этом смысле, наша нормальная идентич­ность или то, что мы называем первичным процессом, может на самом деле быть долгосрочным краевым поведением, которое позволяет постоянно избегать еще одной части нашей личности. Таким образом, мы те, кто мы есть в нашем первичном процессе, потому что это возможность из­бежать трудностей.

Первичный процесс как краевое поведение

Джуди, женщина за 30, пришла ко мне с таким сном:
Аэробус летал в опасной близости от земли, домов и линий высоковольтных передач. Я боялась, что его крылья ударятся о дом или заденут высоковольтные линии и сломаются. Но я знала, что как только первый министр, который летел на самолете, будет заменен консервативным минист­ром оппозиции, все будет нормально.

Сложности в жизни Джуди касались ее партнера и детей. Они обвиняли ее в том, что она властная и контролирующая. Она думала, что это правда и пыталась измениться. Джуди всегда была ху­дожницей, но сдалась, когда усыновила своего второго ребенка. Она была необычайно творче­ской и могущественной женщиной и боролась за то, чтобы найти применение своей креативности и силе. Ее ассоциации с первым министром были, что он общительный, дружелюбный политик. Он создал много социальных программ, но был обвинен врагами в том, что он назначает на посты по знакомству, в растрате денег и в том, что он алкоголик. Другой первый министр был хорош с фи­нансовой точки зрения; личность консервативная, он меньше тяготел к созданию социальных про­грамм, в общем, был менее фамильярным.

Кажется, что сон рекомендовал – поставь консерватора у руля и аэробус вырулит. Самолет – сила и творческая энергия Джуди не могли проявиться с первым министром, он был слишком «социаль­ным». Та ее часть, которая была социально-ориентированной, не могла летать на самолете, ей необходима более сдержанная и консервативная натура, чтобы установить контакт со своей твор­ческой частью. Джуди определяла себя как человека, для которого важны отношения, и находила, что ей трудно оставаться один на один со своей работой. У нее было много идей, планов и мечта­ний, и у нее была тенденция социализировать или вовлекать в работу над своими проектами своих детей больше, чем фокусироваться на своих мечтах. Ей не нравилось, что ее креативность заполняет такой маленький сосуд. Самолет летел слишком низко, слишком близко к крышам до­мов – к ее отношениям. У нее было гораздо больше творческой энергии, чем может вместить дружба или родительские функции. Ей нужно было более широкое поле деятельности, чтобы держаться подальше от крыш.

В некотором смысле мы можем сказать, что первичный процесс Джуди – ее отношения – это зави­симость. Это не просто первичный процесс, что-то, с чем она идентифицируется, но хроническая форма поведения, созданная той ее частью, которая не способна сфокусироваться на себе. Для нее было проще иметь отношения с другими, чем фокусироваться на своих собственных проектах. Она использовала отношения, чтобы избегать огромной задачи, своего жизненного мифа. Отно­шения для Джуди – они как зависимость, хроническое краевое поведение, которое защищает ее от чего-то, что для нее представляется сложным и травматичным. Такой тип зависимого поведения – очень распространенный паттерн, многие из нас больше используют свои первичные аспекты, чтобы избегать других своих частей.

Этот процесс выходит на первый план, когда мы принимаем новые вызовы в жизни – в работе, в отношениях, в школе. Еще один пример: Дэн и один из участников, которые работали в паре на семинаре как терапевт и клиент. Дэн был терапевтом, в середине работы он испытал заме­шательство. Он попросил помощи супервизора, и когда они втроем начали обсуждать работу, стало очевидно, что Дэн был не уверен, что понимает структуру процесса клиента. Он сказал, что метод его работы – это следование сердцу и поддержание дающего любовь контакта. Он заметил, что сомневается, что действительно понимает, что такое края, каналы и структура процесса. Дэн сказал, что ему следовало бы уже знать основную структуру на этой стадии обучения, но он избе­гает изучения сигналов, потому что это сложно для него. Он сказал, что постоянно пытается учиться по видеозаписям, но каждый раз впадает в депрессию и чувствует безнадежность. Учеба напоминает ему его холодных, аналитически ориентированных учителей, и то, как он чувствовал себя тупым в школе. Он был эмоциональным ребенком и страдал, потому что старался проживать эту свою чувствительную часть в ущерб тому, чтобы добиваться успехов в школе. Даже сейчас, несмотря на то, что он сам стал успешным учителем, он продолжал ощущать себя глупым и бо­ялся, что его раскроют как обманщика.

После эмоциональной дискуссии о его раннем обучении и его детстве, супервизор спросил его, что бы он хотел сделать на тренинге с этим ощущением нехватки чего-то, что ему недостает чего-то. Наступила неловкая тишина. Дэн посмотрел вниз, неудобно подвинулся и сказал, что хотел бы попытаться поработать с этим. Все в комнате, включая Дэна, выглядели не убежденными. Его от­вет выглядел поверхностным, ожидаемым, но не искренним. Супервизор повернулся к нему и ска­зал тоном, наполненным состраданием: «Дэн, очевидно, что ты страдал и был способен следовать своему сердцу в работе с людьми и тем самым помогал исцелению. Сейчас мы в критической точке относительно твоей учебы...» Супервизор сделал паузу. Он посмотрел на него и сказал: «Я думаю, что сейчас ты должен принять решение посмотреть на свою боль и включить аналитиче­скую часть в свою работу. Я не думаю, что ты сможешь продвинуться вперед в своем обучении без принятия этого решения».

Любящая и открытая натура Дэна была одним из его талантов, но также он использовал этот та­лант как защиту против травмы. В некотором смысле это был «защитный механизм», способ избе­гания травматических ситуаций. Но в глубине этого травматического опыта были заперты его соб­ственные стороны, к которым он не имел доступа. Он использовал сострадание и сердечность в своей работе не только потому, что эти качества были его сильной стороной, но также потому, что у него не было доступа к другим частям его личности. Таким образом, его сердечность стала формой зависимого поведения, у него не было другого выбора, кроме как взглянуть в лицо своему краю. Его любящая природа и аналитическая холодность были элементами его жизненного мифа, его долгосрочного процесса. Сейчас Дэн сам себе учитель в профессии, в том, чтобы перейти на новый этап обучения в его середине жизни. Очевидно, что драма вокруг школы, эмоционального насилия и аналитического мышления – центральная тема его жизненного мифа.

Оба примера подчеркивают, что краевое поведение похоже на структуру зависимости. В случае Джуди отношения были тенденцией к зависимости, которая помогала ей избегать сосредоточения на себе. И так же Дэн использовал любовь, потому что его аналитическая часть была заперта в травматическом событии. В обоих случаях первичные процессы – всего лишь одна часть их идентичности, часть, сформированная краями. Возможно, для них обоих в какой-то момент развитие их ориентации на отношения или любовь было исцеляющим, тем, что помогло им закрыться от травмирующих ситуаций. Но теперь такое поведение больше не было полезным, на самом деле, они стали зависимыми. В этом смысле то, что становится зависимостью, не является нашим поведением, но является избеганием края. Мы становимся зависимыми, чтобы избегать болезненных точек; мы цепляемся за другое поведение и идентичности, вместо того чтобы встретиться с болезненными фактами. Для Дэна избегание, убегание от холодности, от аналитической системы обучения и поддержание своей любящей и эмоциональной природы было основным в его развитии. Получается, что несмотря на то, что нечто исцелило его, оно же стало способом избегать другой своей части. Он нуждается в новых отношениях со своим краем, в способе договариваться с этим краем и присваивать свои собственные части, запертые в этом опыте травмирующих ситуаций.

Второе внимание и развитие метакоммуникатора

Процессуальная работа понимает зависимости как тенденцию к измененному состоянию сознания. Измененные состояния сознания, вызываемые веществом или поведением, катапультирует нас через край в новое состояние сознания. В то время как другие теории рассматривают зависимости как борьбу между человеком и веществом, парадигма процессуальной работы рассматривает зависимости как борьбу между состояниями сознания. Телеологическая точка зрения процессуальной работы смотрит на зависимости как на «лекарство» для нашего нормального состояния сознания. Например, бизнесмен, который односторонне фокусируется на достижениях и работе, постоянно подавляет усталость, эмоции или что-нибудь еще, мешающее осуществлению его намерений. Это может привести к зависимости от вина или чего-то еще, что может компенсировать его односторонность. Алкоголь создает ощущение расслабленности, не сильно меняя его идентичность. Измененное состояние сознания имеет некую ценность для человека.
Теория измененных состояний сознания дает психологическое объяснение, почему мы становимся зависимыми: измененное состояние сознания, которое дает вещество или поведение это только суррогат того, чего мы страстно желаем на самом деле. Макс Шупбах приводит аналогию с пребы­ванием в пути. Мы страстно желаем попасть домой, чтобы оказаться в своей кровати, но вместо этого идем в гостиницу. Это похоже на дом, но не совсем. Измененное состояние сознания, кото­рое вызывает вещество – это гостиница, но не дом. Например, когда я курю, я получаю доступ к измененному состоянию сознания: мои глаза закрыты, мое дыхание медленное и глубокое, мои мышцы расслаблены. Но курение только обещает это состояние, оно не полностьювоспроизводит его. Многие из тех, кто что-то употребляет, говорят, что ничто не сравниться с первым приемом наркотика, затяжкой, уколом. Первый прием ближе всего к чистому состоянию, а все, что потом, уже не дает такого же эффекта. Это «почти, но не совсем то» – и создает зависимость. Мы про­должаем стремиться к обещанному, но желаемого состояния никогда не достичь по-настоящему, но мы пытаемся снова и снова.

Еще одна причина, по которой мы становимся зависимыми от вещества – это то, что оно катапуль­тирует нас через край, и мы никогда не развиваем способности договориться с краем, чтобы полу­чить целостное представление о себе. Мы получаем доступ к измененному состоянию сознания за счет своего второго внимания. Прохождение через край это как пересечение порога, мы не де­лаем этого сами, и не знаем, как именно это происходит, как оно получается. Мы избегаем столк­новения и отказываемся видеть картину происходящего. Простое прочтение процессуальной ра­боты: можно сказать, что наша цель – помочь людям пройти через край, движение от первичной идентичности, или известной, к той, которая нам меньше известна, к избегаемой идентичности. Таким образом, край кажется препятствием на пути к вторичному процессу и занимает одно из центральных мест в процессуальной работе. Если договариваться на краю со вторичным процес­сом, то это приводит к повышению осознанности и обучаемости. Работа на краю развивает второе внимание, дисциплинирует осознание, которое необходимо для того, чтобы замечать минутные, ненамеренные, иррациональные опыты, которые стоят позади привычной, нормальной идентично­сти. В то время как первое внимание – это нормальное, обычное осознание, которое мы разви­ваем, имея дело с повседневной реальностью, или то осознание, которое Минделл назвал «тело жертвы», второе внимание – это осознание, которое необходимо нам, чтобы сфокусироваться на теле сновидения. Минделл обозначил второе внимание как способность:

фокусироваться на тех вещах, которые вы обычно отодвигаете, сосредотачиваться на внешних и внутренних субъективных, иррациональных переживаниях. Второе внимание – это ключ к миру снов, к бессознательным и сноподобным движениям, к случайностям, синхронии и оговоркам, которые случаются в течение всего дня.

Развитие второго внимание – это древняя техника, которую можно найти в различных формах в тантрических, индуистких, буддистких практиках медитации. Например, техника тантрической ме­дитации поддерживает практикующего в удержании внимания на священном объекте, звуке или образе, без блуждания ума. Это также верно для некоторых форм медитации Випассана. Идея в том, чтобы уловить момент, когда ум увлекается и вернуть его к цели медитации. Мы в процессу­альной работе считаем, что отвлечение, увлечение ума – важный процесс, мы согласны с тем, что осознание того момента, когда ум отвлекается (не беря сейчас к рассмотрению как использовать этот момент и развивать это), является компонентом развития способности ко второму вниманию.
Второе внимание играет важную роль в процессуальной работе. Одна из основных идей концеп­ции процессуальной работы – это различение потока событий: 1) в том опыте, который связан с нашей идентичностью (первичный процесс) и 2) в том, который лежит за пределами нашей иден­тичности (вторичный процесс), и 3) беспокоящих, дискомфортных сигналов, сопровождающих вто­ричный процесс (феномен края). Это дифференцирующее восприятие целиком зависит от второго внимания, а наше обычное осознание натренировано замечать только тот опыт, который ближе к нашей идентичности. Без второго внимания мы будем просто захвачены опытом, ощущениями и эмоциями, не понимая, где первичный опыт, где вторичный, а где краевой феномен.

Второе внимание также создает и развивает нейтрального метакоммуникатора, внутреннего тера­певта, который может отнестись к нашему опыту без осуждения и обладает открытостью к тому, что с нами происходит или провоцирует нас. Практика внутренней работы требует отстраненности, умения дисциплинировать осознание, замечать настроения, внутренние суждения, предубежде­ния, склонности и фигуры, которые досаждают нам. Без нейтрального метакоммуникатора внут­ренняя работа может быть сущим адом. Мы оказываемся во власти демонов, чудовищ и критиков всех размеров и мастей. Минута погружения внутрь может вогнать нас в депрессию, безнадеж­ность, страх и грусть.

Второе внимание – это та концентрация, в которой мы нуждаемся, для того, чтобы удержать и зафиксировать сигналы в нашем сознании. Оно дает нам возможность замечать и договариваться с краями, оставаться внимательными в измененных состояниях сознания, взаимодействовать с краевыми фигурами и следовать тонким сигналам в незанятых каналах. Без второго внимания сновидящий процесс усыпляет нас. Вместо того чтобы следовать и раскрывать сновидческий про­цесс, мы отождествляемся с ролями и фигурами, не осознавая, в какой роли мы находимся и как это может быть полезно. Погружение в сновидческий процесс без осознавания происходящего это как хождение во сне или пассивное участие в сновидческом опыте. Это погружение в сон менее полезно в терапии, потому что в этом случае мы неосознанно становимся фигурами сновидческого процесса и работаем без нейтрального коммуникатора. Когда мы впрыгиваем в это состояние без осознания, мы поддерживаем и поощряем мысли, мнения, аффекты сновидческой фигуры. Веря, что мы нейтральны, на самом деле мы привязаны к определенному результату, последствиям. Работа с непознанным без второго внимания означает, что мы смешались и опыт поглотил, на­крыл нас.

В книге Карлоса Кастанеды «Сказки о силе», Дон Хуан, шаман племени Яки, учит Карлоса второму вниманию через искусство размытия объектов, находящихся на расстоянии. Он показывает ему опасность слияния с опытом. Согласно Дону Хуану, хитрость в том, чтобы не позволить объекту использовать намерение объекта к слиянию с наблюдателем. Карлос вспоминает предупреждение Дона Хуана: «Я не позволю искажению затягивать меня, но всё равно постепенно войду в него. А избегать нужно того, чтобы позволять дыре разрастаться и внезапно поглотить меня».

Развитие второго внимания и работа с краем как процесс переговоров

Как именно работа с краем развивает второе внимание? Типично описывать край в пространст­венном отношении – как место, границу между идентичностями. Но на практике край – это дина­мика, конфликт между аспектами, нашими собственными сторонами. Механизм края – это подав­ление или отрицание наших частей, с которыми мы сами или другие находятся в конфликте. Таким образом, когда мы хотим соединиться с отрицаемыми частями нас самих, мы подвергаемся недо­вольству краевой фигуры, возвращаясь к той ране или душевной боли, которая была создана этим отрицанием. Проживание собственного отвергаемого аспекта может вовлекать внешние или внутрен­ние фигуры, и в некоторых случаях означает возвращение к первоначальной травме или насилию, которое впервые установило здесь край. Таким образом, край может быть переговорами с болью, личной историей, призраками или насилием. Работа с краем может означать решимость иметь дело с болью, сложностью или конфликтом.

Мы в ужасной двойной ловушке: нас влечет наш вторичный процесс, но встреча с ним связана с болью. Это в самой человеческой природе – избегать края, или пройти через преграду, не по­встречавшись с болью. Иммиграция – подходящая аналогия: состояния сознания ничем не отли­чаются от штатов и наций. Например, предположим, мы приехали из маленького городка американского Среднего Запада – консервативного, провинциального, традиционного. Всю свою жизнь мы меч­тали жить в Париже – Мекке для нашей отрицаемой чувственности, спонтанности, свободы и арти­стической натуры. Мы знаем, что переезд в Париж будет абсолютным исцелением для того, кто вырос в Сентервилле, штат Айова. Но, чтобы переехать в Париж, надо пройти границу и иммигра­ционный контроль. Наша личная история, наш багаж будет проэкзаменован и открыт. Нас будут проверять и относиться к нам с подозрением. Всплывут все наши недостатки, слабые места, наше прошлое. Мы должны вытерпеть перекрестный допрос и сражаться за свое желание быть в Пари­же. Если бы мы только могли поехать в Париж прямо из Айовы без этой проклятой иммиграции! Но на самом деле, иммиграционный процесс – это Париж. Если мы пройдем через этот иммигра­ционный процесс, с его унижениями, вызовами и насильственными моментами, если мы оста­немся верны своему намерению попасть в Париж, мы оживим свою собственную парижскую при­роду. Мы воплотим те Парижские аспекты, которых мы так страстно желали.

Не пройдя таких переговоров, мы никогда не сможем полностью идентифицироваться с новым состоянием. В этом случае, если мы просто проскочим границу страны, мы станем нелегальными чужаками. У нас нет паспорта, нет идентификационной карты, нет формального разрешения пре­бывать на территории страны. Наша новая идентичность является результатом переговоров с официальными представителями на границе, а не просто того, что мы пересекли границу. Это оз­начает, что наша идентичность меняется через работу на краю, а не просто через переживание нашего вторичного процесса. Это может объяснить, почему часто нам только кажется, что наш процесс изменился, когда мы чувствуем себя хорошо во вторичном процессе. Это не момент вы­садки в новой стране, скорее, это сам момент переговоров.

Прокрасться через границу – это как прорыть туннель под краем, то же самое, что использовать измененное состояние сознания для перехода через край. Бывают времена, когда мы, тем не ме­нее, умышленно используем ИСС для перехода через край. Мы меняем каналы, принимает веще­ства в воображении, используем работу с движением или работу с телом для того, чтобы делать какие-то вещи или переживать те свои стороны, с которыми мы обычно не идентифицируемся. Пе­реживание отвергаемых сторон в незанятых каналах, может позволить осуществить переход через край. Например, нормальная идентичность Джона – быть умным студентом, который много рабо­тает, он может мечтать об отрицаемых сторонах, таких, например, как клоун, дурак или деревен­ский идиот. Если мы попросим его представить себя глупым, дураком, он не сможет этого сделать. Но если мы начнем двигаться вокруг этого, мы сможем найти этот сновидческий образ в движе­ниях и невербальных сигналах. Усиливая движения, мы получим доступ к этому опыту и обнару­жим, что мы шатаемся как пьяные, спотыкаемся и дурачимся. Джон временно перешел через край, схватил вторичный процесс, но в том канале, с которым он не идентифицируется. Это меньшее испытание для его идентичности. Он не «он». Такой способ работы – преднамеренный обход большого края позволяет получить картину опыта, находящегося за краем. Позже, в какой-то мо­мент, край может обратить на себя внимание. Работа с менее знакомым каналом напоминает то, как Дон Хуан использует психотропные растения, чтобы Кастанеда ослабил фиксацию на тоннале, мире консенсусной реальности. Измененные состояния сознания расширяют сознание, расширяют картину и увеличивают осведомленность по отношению к другому состоянию сознания.

Как на практике мы различаем рытье туннеля и обдумывание, временное уклонение от перегово­ров? В вышеописанном примере с Джоном, если терапевт по ощущениям целую вечность тратит на то, чтобы заставить его двигаться по комнате как пьяного дурака, а как только Джон садится обратно и из своего обычного состояния спрашивает: «О чем все это было?», мы можем заклю­чить, что в избегании переговоров на краю не было осознанности, ничего не отложилось в опыте. А если, с другой стороны – Джон бродит как пьяный по комнате, смеется, очевидно, наслаждаясь самим собой, а после того, как садится, выглядит взъерошенным, изменившимся и спрашивает с широкой улыбкой: «О чем все это было?», тогда мы можем себе представить, что он получил это переживание, и оно отложилось в его опыте, неважно идентифицировал он себя с ним или нет. Джон обошел переговоры на краю и вошел измененное состояние сознания. Его сознание расши­рилось, он испытал что-то новое в себе с помощью «психотропной» смены канала.
Не существует основного правила для того как пройти край с помощью переговоров. Тем не ме­нее, думается, что там, где целью является развитие второго внимания, как, например, в опреде­ленных процессах, существующих в течение длительного времени, и в условиях тренингов, обход переговоров на краю может приводить к потере второго внимания, что и происходит, и слишком дорого обходится в дальнейшем. Примером обхода переговоров и потери второго внимания может быть опыт работы Кастанеды с Доном Хуаном. В течение 15 лет обучения Карлос проходил через удивительные измененные состояния реальности и достиг необычайного мастерства в силе (энер­гии). Но сам по себе, без второго внимания Дона Хуана или психотропных растений, он не смог бы ни запомнить эти опыты, ни повторить их. Второе внимание Карлоса развивалось благодаря ис­пользованию растений силы. Последовательница Кастанеды, Ла Гонда, объясняет:

Дон Хуан говорил, что его растения силы сделали тебя искривленным; они смогли отре­зать твое внимание от тоналя (повседневного мира) и поместили тебя непосредст­венно в твое второе внимание, но без овладения этим вниманием.

В ранее упомянутом примере с Дэном и супервизором, супервизор бросил Дэну вызов – вступить в переговоры с краем – с его аналитическими способностями. То, что Дэн снова и снова возвра­щался к любви в работе с клиентами, уменьшало его второе внимание. Он развил в себе талант работать в соответствующем (любящем) стиле, но не мог использовать свой ум в работе. Вызов супервизора не только подтолкнул Дэна к развитию своих аналитических способностей, но и к осознанию привычного отказа от них. С хроническими краями, если вам просто помогают перейти через край, это менее полезно, чем начать осознавать свои взаимоотношения с краем. На каком-то уровне мы выбираем уклонение, избегание определенных процессов, и поэтому нам надо сде­лать выбор – перейти через край, посмотреть в лицо сложностям и совершить изменение.

Значение работы с краем: фасилитация наших отношений с природой

С течением времени процессуальная работа меняется и развивается. Один из самых больших ис­точников знаний приходит с процессом обучения (когда мы преподаем, учим). По мере того как мы изо всех сил стараемся обучить процессуальной работе, мы открываем те аспекты теории, кото­рые были скрытыми и интуитивными. В дополнение к навыкам определения двойных сигналов, краев и амплификации существуют метанавыки: наша точка зрения, наши убеждения, представле­ния о людях, природе и жизни, которые определяют использование нами навыков. Еще одно изме­нение, появившееся со временем – это меньший фокус на том, что делает человек и больший фо­кус на осознании. И наконец, работа с людьми в измененных состояния сознания, в экстремальных состояниях, с умирающими привела к более точному пониманию метакоммуникатора – той части нас, которая может рассказать о своем опыте и переживаниях.

Открытия, которые случились в результате нашей работы с хроническими краями, привели к еще одной отличительной особенности в практике процессуальной психологии: вместо фокусировки на возможности перейти через край – работа с краем, т.е. налаживание отношений индивида с краем. Что значит отношения человека с его краем? Как собственная природа человека будет взаимо­действовать с конфликтом в точке выбора? Заинтересована ли она в этом крае? Есть ли у нее ме­такоммуникатор или часть, желающая проложить путь в этой ситуации? Это сложное взаимодействие факторов, определяющих индивидуальные отношения с его или ее си­туацией, личным опытом.
У терапевтов существует профессиональный азарт – время от времени мы более заинтересованы, чем сами клиенты в том, чтобы помочь им измениться. Когда мы с энтузиазмом подгоняем клиен­тов к изменениям, мы можем пропустить тот факт, что это именно наш энтузиазм, а не интерес клиентов держит лодку на плаву. Опасность не только в том, что наши цели идут вразрез с целями клиентов, и не в том обстоятельстве, что может произойти профессиональное выгорание, а в том, что наши усилия отодвигают на задний план собственные отношения клиента с его процессом. То, каким образом люди договариваются с краем, обнаруживает их духовную природу. Что происходит с людьми, находящимися на серьезном перепутье в их жизни? Как их природа справляется с кон­фликтом? Края могут обнажить депрессию или безнадежность. Край может открыть воина, кото­рый прорвется в последнюю минуту, или подвести человека к признанию факта, что он нуждается в помощи и в отношениях с другими. Когда кто-то приходит за помощью, находясь в остром кри­зисе, помощь в работе с краем может быть все, что нужно клиенту в данный момент. Как бы то ни было в долгосрочной терапии или терапии, ориентированной на подготовку терапевтов, очень важным является умение видеть взаимоотношения человека с его процессом.

Плюс ко всему, если терапевт видит свою задачу в помощи перехода через край, в этом случае он может идти против природы. У духа своя система отсчета времени; процессы созревают в своем собственном ритме, и порой изменения не находятся ни во власти клиента, ни терапевта, а во власти Бога, природы или Дао. Нахождение на краю, позволение взаимодействовать с краем, а не только проталкивание за край, открывает важные моменты для самого человека, которые могут быть заслонены собственной вовлеченностью терапевта в процесс изменений. Таким образом, следовать за чьим-то процессом означает не только следовать за сигналами, но следовать – или иногда бросить вызов – отношениям человека с его сигналами. Вторичный процесс больше не яв­ляется главной целью; большую важность приобретает фасилитация отношений человека с краем.

Существуют дополнительные факторы, влияющие на то, как люди договариваются на краю. Дос­таточно ли у человека второго внимания, чтобы сфокусироваться на процессе? Достаточно ли нейтральн метакоммуникатор, для того, чтобы помогать ему работать на краю, или осознание ра­ботает против человека? Иногда вторичные процессы или края используются как пушечное мясо против клиентов. Работа над чем-то вторичным может тормозиться из-за метакоммуникатора, внутреннего терапевта, который использует информацию, чтобы положить клиента на лопатки. Для некоторых людей переход через край – это просто изменение в поведении, созданное наме­рением терапевта; это неустойчивое изменение, потому что у клиента не было возможности раз­вить свое второе внимание и внутреннего метакоммуникатора, который может подхватить процесс на следующем шаге.

Пребывание на краю также открывает кратковременную терапевтическую цель или метод работы, подходящий человеку. Некоторые клиенты нуждаются во внешнем стимуле или в союзнике, кото­рый обнаруживает заинтересованность в их процессе. Другим может быть необходимо полностью избегать переговоров, уйти от боли и трудностей и взять тайм-аут. Другие могут быть заинтересо­ваны в том, чтобы прочувствовать трудности и напряжение на краю. Некоторые люди предраспо­ложены к внетелесному опыту. Находясь на краю, они могут лечь, диссоциировать, выйти из тела или погрузиться в транс. Такие люди дадут негативную обратную связь на любые интервенции, требующие любопытства, возбуждения, осознанности на краю.

Например, если человека подталкивали к переходу через край, а потом он садится и говорит: «О чем все это было?» – он, возможно, нуждается не в том, чтобы перейти через край, а в том, чтобы не переходить через него. Может, сейчас для него важнее игнорировать свой вторичный процесс, не соглашаться с ним, сопротивляться ему и выяснить отношения с духом. Соответственно, так появляются более широкие терапевтические цели клиента. Ищет ли он помощи в решении про­блемы? Хочет ли он поддержки в отношениях или в вызовах, которые бросает мир? Заинтересо­ван ли он в развитии второго внимания и своего внутреннего терапевта? Эти более глубокие по­требности определяют его индивидуальные отношения с краями.

Следовательно, нам, как терапевтам, следует принимать во внимание не только то, как перевести клиентов через их края, но и то, как помочь им установить отношения с их краями. Работая с людьми, нам следует обращать внимание на их любопытство по отношению к самим себе; состоя­ние их метакоммуникатора, замечать кто это – тот, кто работает с процессом; на заинтересован­ность самого клиента в развитии второго внимания; и, наконец, на их глубинные цели терапии. В этом состоит различие между фасилитацией осознанности и терапией.

Более масштабная цель процессуальной работы в меньшей степени лежит в оказании помощи людям в доступе к их вторичному материалу, а больше в том, чтобы фасилитировать их отноше­ния с собственным процессом. Фасилитация означает – замечать способ людей нахождения на краю, взаимодействия с ним и работа с краем. Если задержать внимание на процессе переговоров на краю, это помогает развивать второе внимание. В ситуациях, когда человек работает над дол­госрочными процессами или жизненным мифом, или в контексте обучения, помощь в переходе через край является временно полезной, но неустойчивой. Если терапевт начинает стараться изо всех сил – менять каналы, предлагать ролевые игры, уговаривать, используя все изобилие навы­ков для того, чтобы человек схватил вторичный процесс, человек может получить потрясающий опыт, смысла которого он не в состоянии понять, не в состоянии использовать или не сможет вос­произвести в обычной реальности.

Фасилитация может выглядеть менее полезной, более трудной и отстраненной, по сравнению с терапией и нашим представлением о том, какой следовало бы быть терапии. Несмотря на то, что, казалось бы, помощь кому-то в пререходе через хронический край полезна, при долгосрочной ра­боте это может вселить в человека неуверенности и даже поставить его в зависимость от участия терапевта или фасилитатора. Вовлеченность терапевта в перевод клиента через край может за­слонить отношения между клиентом и его процессом; именно на краю, при столкнивении с духом появляется наша истинная природа. Когда мы учимся сами или обучаем других быть терапевтами и фасилитаторами, одним из центральных моментов обучения является направление терапевти­ческого фокуса на развитие второго внимания, на отношения человека с его собственной приро­дой и его отношения со своими краями, на его способность сохранять внимание, «состояние бое­вой готовности», находясь в эпицентре самых трудных измененных состояний или комплексов.

Заключение

Представленные здесь идеи вращаются вокруг понимания хронических краев, таких как зависимо­сти, которые требуют от нас развития второго внимания. Поведение на краю похоже на зависи­мость, шаблон бессознательного поведения, который роет туннели вокруг трудной точки. Если мы перепрыгнем через процесс переговоров на краю, мы никогда полностью не сможем развить на­выки, необходимые, чтобы вести переговоры на краю. Это одно из самых мучительных страданий, которые несет в себе зависимость. Чувство ненависти к себе, которое может сопровождать про­должительную зависимость, иногда связано с внутренним ощущением неудачи, неспособности или избегания трудностей. Когда мы используем вещество, чтобы войти в измененное состояние, это значит, что наше полное сознание не привыкло быть там. Никто не выступает свидетелем опыта; никто не ведет путевых заметок. Таким образом, мы фактически создаем зависимость, по­тому что у нас нет инструментов для ведения переговоров с этим краем из-за нас же самих. Мы потеряли карту маршрута и будем снова прибегать к веществу, вместо использования второго внимания.

Наша методология работы с краями нуждается в расширении понимания краев как процессов, на подобии зависимостей, которые помогают людям избегать боли. В этом смысле аспекты нашего первичного процесса становятся элементами краевого поведения, значение которого состоит в избегании обращения к наиболее трудному и отвергаемому опыту. Как процессуальные тера­певты мы можем терять из виду долгосрочное развитие, если видим свою задачу только в том, чтобы помогать людям переходить через их края. Плюс ко всему, будучи подвижными (изменчи­выми) шаманами, которые впрыгивают в сновидческий процесс, мы должны развивать трезвость, отстраненную природу, которая может превращаться в полезный, острый взгляд на природу чело­века, находящегося на краю. Такой тип работы с краем означает развитие состояния жесткой (су­ровой) любви, увеличение осознанности. Работа с краем не обязательно дает облегчение, но со­держит боль или напряжение от самых сложных наших столкновений с природой, и чтобы вынести это, нам необходимы сострадание, мудрость и трезвость.

Макс Шупбах (Семинар-супервизия, Осень 1994, Портленд, Орегон) сделал различие между терапией и фасилитацией в связи с работой с парами, семьями и группами. Он объяснил, что терапевту, работающему с парой или группой, следует фасилитировать процесс коммуникации между людьми, помогая им с краями, вместо того, чтобы помогать каждому переходить через свой собственный край. Другими словами, само взаимодействие, а не терапевт сам по себе – то, что помогает людям переходить через их края.